Лиепайский Отдельный отряд торпедных катеров в июне 1941 года
Статьи по Теме
Первые публикации, в которых рассказывалось об обороне Лиепаи в июне 1941 года, появились уже в первые годы после войны. Значительно активизировала работу исследователей Латвии деятельность писателя Сергея Сергеевича Смирнова. Благодаря ему в конце 50-х годов подвиг защитников Брестской крепости восстал из небытия. В 60-е годы писатель приложил огромные усилия, чтобы восстановить хронику обороны Лиепаи.
В 1966 году была заложена традиция собирать в Лиепае её защитников из разных городов Советского Союза. Для записи и систематизации их воспоминаний Институтом истории АН ЛССР была организована экспедиция, которую возглавил в то время ещё молодой историк Э. А. Жагарс.
К 70-80-м годам в Лиепае сложились три крупных центра, занимавшихся изучением обороны Лиепаи. Это Лиепайский краеведческий художественный музей (сейчас – просто лиепайский), где исследование обороны города вела Жанна (Жаннетта) Фёдоровна Попова. Во второй средней школе под руководством Лиги Карловны Удрини действовал кружок следопытов «Поиск». Экспозиция и материалы, рассказывающие об обороне Лиепаи, были собраны также в музее боевой славы при существовавшем в то время лиепайском Доме офицеров флота. Кроме того, в Лиепае было большое число исследователей, не связанных с теми или иными центрами, самостоятельно осуществлявших сбор воспоминаний участников боёв, восстанавливавших хронику тех суровых дней.
Довести свою работу до публикации посчастливилось лишь рижанину Василию Ивановичу Савченко. В своё время его книга «Семь огненных дней Лиепаи» была известна каждому лиепайчанину.[1] После этого можно было говорить о том, что общий ход событий по обороне Лиепаи известен. Тем не менее оставалась ещё огромная работа по выяснению деталей.
Серьёзным вкладом в изучение обороны Лиепаи в 1941 году стал сборник «В июне сорок первого. Страницы героической обороны Лиепаи», изданный в 1986 году.[2]
В 2009 и 2010 годах историкам Э. А. Жагарсу и пишущему эти строки урождённому лиепайчанину О. Н. Пухляку удалось выявить в Лиепае несколько сотен воспоминаний очевидцев и участников обороны города, а также получить на хранение и изучение материалы, собранные Л. К. Удриней.
К сожалению, подготовленные для издания материалы в полном объёме опубликовать не удалось. Удалось сделать лишь несколько отдельных статей, в том числе и в журнале BALTFORT.
В данной работе на основании имеющихся материалов будет рассмотрен один частный эпизод: прорыв из Лиепаи отряда торпедных катеров. Такие частные фрагменты войны, как правило, остаются вне зоны внимания исследователей, дающих общую картину. Это и понятно – если чрезвычайно тщательно рассматривать каждое отдельное дерево, лес можно и не разглядеть. Иначе говоря, увлечение частностями отвлечёт от понимания целого.
Но при этом построение общей картины невозможно без досконального изучение частностей, иначе выйдет перекос в другую сторону. Такому частному вопросу – действиям в Лиепае в начале войны Отдельного отряда торпедных катеров – и посвящена данная работа.
В последнее время при изучении истории становится модным, иначе не скажешь, так называемая устная история – сбор и обработка рассказов людей об их жизни. Не являясь сторонником концепции «Неважно, что происходило, главное – как это воспринимал современник», считаю, что устная история при всех её неизбежных неточностях позволяет «очеловечивать» прошлое. А чтобы «устная история» не превратилась в современные наукообразные сказки и былины, что всё чаще и чаще приходится наблюдать, не стоит пренебрегать методами, накопленными исторической наукой за многие десятилетия, если не столетия.
В 1939 году после подписания между СССР и Латвией договора о базах в Лиепае в качестве передовой ВМБ Балтийского флота на латвийской территории стала создаваться Либавская ВМБ. Несмотря на то, что дореволюционная Либава в Латвии официально называлась Лиепаей, советские документы использовали старое наименование – Либава.
Представляется, что вовсе не месторасположение Лиепаи, максимально приближенной к границам с Германией, стало причиной выбора этого города в качестве военно-морской базы советского флота на Балтике.
Во-первых, к северу от Лиепаи ещё в годы российской империи была выстроена мощная приморская крепость, значительно превосходившая потребности латвийской армии. Многое в крепости за долгие годы пришло в запустение, но оставались здания казарм, в которых после некоторой реконструкции можно было разместить советские войска, вводившиеся на территорию Латвии. Так называемый «военный городок» находится в некотором удалении от собственно Лиепаи, причём городок почти полностью изолирован: с юга от города его отделяет Военный канал, с запада окаймляет Балтийское море, с севера и северо-востока – Тосмарское озеро и Крепостной канал, который в Лиепае ещё недавно называли Чёрной речкой, с юго-востока – оконечность Лиепайского озера. Остаётся небольшой перешеек с востока. Но и его прорезает Чёрная речка. Такое расположение идеально для того, чтобы максимально изолировать контингент Красной армии от контактов с местным населением, и устраивало обе стороны – как латвийскую, так и советскую.
Стремление действовать в рамках тех соглашений, которые были заключены между Советским Союзом и республиками Прибалтики осенью 1939 года, не позволяло в кратчайшие сроки привести базы в боеспособное состояние. 28 мая 1940 года состоялось совместное совещание командования Особого корпуса (комдив Н. С. Морозов) и военно-морской базы Либава (флагман 2-го ранга П. А. Трайнин) с полпредом В. К. Деревянским и торгпредом В. Я. Терентьевым по вопросам, связанным с пребыванием в Латвии советских военных гарнизонов. В ходе совещания было высказано мнение, что «несмотря на заключение всех основных соглашений о сдаче строительных работ подрядчикам, строительство всё же ещё не развернуто». Основными причинами, из-за которых были сорваны сроки оборонного и капитального строительства, были отсутствие строительных материалов и недопоставка рабочей силы для строительства. В связи с этим было решено поставить вопрос перед Правительством о срочном оформлении и отправке в Латвию строителей военных объектов и выполнении заявок на материалы.[3]
Неожиданно молниеносная победа Германии над Францией в мае-июне 1940 года заставила Москву резко изменить политику в отношении прибалтийских государств, в августе 1940 года юридически ставших частью СССР. Это позволяло передислоцировать и размещать советские войска без согласования с местными правительствами, исходя лишь из соображений военной целесообразности.
Нельзя не отметить, что как только у командования Балтийским флотом появилась такая возможность, было принято решение перевести из Лиепаи базу, которая находилась у самой границы с Германией и с началом военных действий тотчас оказывалась под ударом противника, под Ригу в Усть-Двинск, который сегодня административно является рижским микрорайоном Болдерая. Перенос базы из Лиепаи в тогдашние окрестности Риги крайне нелогичен, если исходить из того, что летом 1941 года Красная армия планировала нападение на Германию, зато предельно понятен, если исходить из соображений обороны. Готовить нападение и при этом тратить огромные деньги на оборудование новой ВМБ, расположенной значительно восточнее границы, мягко говоря, нелогично.
Осенью 1940 года командир Либавской ВМБ контр-адмирал П. А. Трайнин предложил расформировать сектор Береговой обороны базы, мотивируя это слабостью и невозможностью изменить что-либо в ближайшее время. Возможно, его предложение было инициировано командирами более высокого уровня, считавшими, что морские силы необходимо оттянуть от Лиепаи на восток. Как часто бывает в аппаратных играх, чтобы «машина завертелась», нужен был сигнал непосредственно с места.
Вопрос об организации военно-морских баз в предвоенный период досконально разобран в книге П. В. Петрова «Краснознаменный Балтийский флот накануне Великой Отечественной войны: 1935 – весна 1941 гг.».[4] Здесь только отмечу, что для создания новой ВМБ в августе 1940 года СНК СССР своим постановлением закрепил за КБФ гавань Милгравис с причальной стенкой 700 метров, Зимнюю гавань с судоремонтными мастерскими и Даугавгривскую крепость с минным складом. Строительство складов и причалов началось зимой.
Прибалтийская ВМБ должна была включать в себя Лиепайский и Вентспилсский порты, Рижский залив, южную часть Моонзунда и Сааремаа. Это в общих чертах. Если же говорить о деталях, до самого лета 1941 года командование КБФ не могло решить, на какие базы следует базировать Отряд лёгких сил и 1-ю бригаду подводных лодок. Это создавало сложности с размещением маневренных запасов боеприпасов, топлива и продовольствия для лёгких и подводных сил флота.
Большое отрядное учение (БОУ) № 1-бис, проведённое в период с 19 по 25 октября 1940 года, показало низкую готовность флота. По Либавской ВМБ фиксировалась «нечёткая организация входа и выхода кораблей». И если, по оценке командующего КБФ вице-адмирала В. Ф. Трибуца, учения можно было считать удовлетворительными, нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов во время сбора командующих флотами и флотилиями, проходившего в Москве со 2 по 10 декабря 1940 года, отметил, что на Краснознамённом Балтийском флоте получился «безусловный провал».
Из приказа наркома ВМФ следовало, что план боевой подготовки на КБФ в течение 1940 года был выполнен в среднем менее чем на 50 %, при этом Либавский отряд торпедных катеров к решению огневых задач совсем не приступал.
По ходу учений боевому управлению № 2, проводившемуся на Балтийском флоте 13 марта 1941 года, штаб Либавской военно-морской базы имел наибольшее количество нареканий.
В мае 1941 года нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов приказал Военному совету КБФ с 23 мая начать подготовку к проведению больших манёвров, однако ввиду явного нарастания угрозы возникновения войны с Германией Военный совет КБФ был вынужден с начала июня 1941 года прервать процесс боевой подготовки и сосредоточить своё внимание исключительно на организации корабельных дозоров и воздушной разведки на Балтийском театре.
В этих условиях происходил процесс перебазирования кораблей из Лиепаи в Ригу. Причём делалось всё это полуофициально, так как приказ о создании Прибалтийской ВМБ был подписан наркомом ВМФ 21 июня 1941 года, т. е. за один день до начала войны.
Командиром Прибалтийской ВМБ ещё в мае, то есть, выходит, что до официального приказа наркома о её создании, был назначен Павел Алексеевич Трайнин, до этого командовавший Лиепайской ВМБ. Вместо него должность командира Либавской военно-морской базы с мая 1941 года исполнял капитан 1 ранга Михаил Сергеевич Клевенский, до этого возглавлявший штаб базы.
Как представляется, Клевенский, по сути, должен был лишь проследить за свёртыванием базы в Лиепае, поэтому на свою должность вряд ли смотрел как на место, занятое всерьёз и надолго.
В начале мая 1941 года намечалось проведение тактического учения в Либавской военно-морской базе на тему «Обороны базы». Однако учение было прервано командующим КБФ В. Ф. Трибуцем в самом начале.
Как пишет П. В. Петров, «в ходе проведения учения, наблюдалась исключительная неорганизованность и безалаберность в работе начальника штаба базы капитана 1-го ранга М. С. Клевенского, а также неудовлетворительная слаженность работы штаба базы в целом. Отдельно командующим флотом В. Ф. Трибуцем было отмечено „нездоровое отношение с командирами сухопутных частей, что идет только во вред делу обороны базы”. И здесь главная вина была возложена на начальника штаба базы капитана 1-го ранга М. С. Клевенского, не желавшего согласовывать вопросы обороны базы с командирами сухопутных частей в Либаве.
Отдельно командующим флотом В. Ф. Трибуцем было отмечено „нездоровое отношение с командирами сухопутных частей, что идет только во вред делу обороны базы”. И здесь главная вина была возложена на начальника штаба базы капитана 1-го ранга М. С. Клевенского, не желавшего согласовывать вопросы обороны базы с командирами сухопутных частей в Либаве».
Кроме того, отмечалось, что командир Либавской ВМБ П. А. Трайнин позволял своему начальнику штаба отменять или изменять его приказы, что вносило элемент дезорганизации. Вряд ли это способствовало чёткой координации действий между ними, когда Трайнин через несколько дней из Лиепаи переехал в Ригу, чтобы возглавить Прибалтийскую ВМБ.
И ещё. Уже после начала войны, после оставления Красной армией Риги на командование Прибалтийской ВМБ возлагалось руководство советскими военно-морскими силами, действовавшими в районе Моозундских островов. Однако к 10 июля управление было расформировано. В докладе наркому ВМФ находившийся в это время в Таллине вице-адмирал И. С. Исаков объяснял расформирование тем, что «с переходом на острова т. Трайнина и Клевенского не удалось создать единства командования и здорового настроения по причинам известных свойств т. Клевенского».[5]
Всё это наложило отпечаток на то, как происходило руководство силами Либавской ВМБ после начала войны.
До начала войны из Лиепаи в Рижский залив были спешно переведены: отряд лёгких сил (крейсеры «Киров» и «Максим Горький», два дивизиона эсминцев – «Гневный», «Гордый», «Грозящий», «Стерегущий» и «Сметливый» из 1-го дивизиона, «Стойкий», «Сильный», «Сердитый» и «Сторожевой» из 2-го), 1-я бригада подлодок в составе двух дивизионов (семь лодок типа «С»), эсминца «Энгельс» и плавучих баз «Иртыш» и «Смольный».
По сути, в Лиепае на начало войны оставались лишь отдельные корабли, находившиеся на ремонте и не представлявшие полноценных боевых единиц. На 22 июня 1941 года у причалов судоремонтного завода «Тосмаре» стояли 5 торпедных катеров, 15 подводных лодок (из них 8 – в строю, а 6 – в ремонте), три тихоходных тральщика (бывших латвийских «Вирсайтис», «Виестурс» и «Иманта». Самым большим кораблём в Лиепае в то время был эсминец «Ленин», который также ремонтировался.
Из этого видно, что размещённый в Лиепае Отдельный отряд торпедных катеров оставался в порту лишь на время и не имел конкретных задач. Тем более, что к началу войны в Лиепае находилось не шесть катеров, как это должно было бы быть, а пять[6]: 17-й, 27-й, 37-й, 47-й и 67-й. Из общего ряда красноречиво выпадает № 57-й. Вероятно, он к тому времени уже осуществил переход в Рижский залив, хотя это только догадка, являющаяся предметом дальнейшего уточнения.
Что же представляли собой эти катера. Насколько серьёзной угрозой для противника они были? На вооружении КБФ было несколько модификаций торпедных катеров. Как представляется, в Лиепае находились наиболее распространённые и относительно современные Г-5. Дело в том, что точно известны торпедные катера, доставленные в Лиепаю из состава 3-го Дивизиона торпедных катеров. Это №№ 133, 143, 153, 153, 173 и 183. Следует отметить специфику советской нумерации торпедных катеров в дивизионах. Последняя цифра обозначала номер дивизиона или отдельного отряда, к которому относился ТК, первая цифра или число – его порядковый номер в этом дивизионе или отряде. Например, ТК 153 – 15 катер 3-го дивизиона. Известно, что 3-й дивизион был составлен только из катеров Г-5.[7]
Приказом наркома ВМФ 3-й отряд 3-го дивизиона с 16 ноября 1939 года начал готовиться для перебазирования из Кронштадта в Либаву. К 19 ноября катера были установлены на кильблоки транспорта «Волголес», который взял на борт также боезапас, топливо и всё необходимое для ремонта и обслуживания этих катеров, включая запасы продовольствия для команды.
Теплоход «Волголес», построенный в 1932 году в Ленинграде заводом им. А. Марти, стал головным в серии теплоходов-лесовозов. По жестокой иронии войны 22 июня 1941 года он был задержан германскими властями в Штеттине, захвачен и включён в состав германского флота в качестве транспорта под названием «Colmar». Торпедирован и потоплен 19 августа 1944 года у Киркенеса советскими торпедными катерами более современной конструкции, чем сам перевозил когда-то: «ТК-205» и «ТК-206».
20 ноября под охраной сторожевого катера «Волголес» начал переход из Кронштадта в Таллин, а оттуда 24-го прибыл в Либаву (Лиепаю). К 26 ноября все ТКА были приведены в боевую готовность № 1 и поставлены у причальной стенки. Приказом наркома ВМФ № 0718 3-й отряд 3 ДТКА был преобразован в Отдельный отряд торпедных катеров с постоянным базированием в Лиепае. Вероятно, именно тогда и изменилась нумерация катеров, так как известно, что на начало войны в Лиепае находившиеся ТКА имели номера 17, 27, 37, 47 и 67.
Не следует преувеличивать возможности торпедных катеров. По сути, они были большими поплавками от морской авиации. В разгар Первой мировой войны появилась концепция москитного флота, согласно которой небольшие по размеру и дешёвые боевые катера, действуя одновременно большими группами, могут быть использованы для внезапной атаки кораблей противника, установки малых минных заграждений, высадки и переброски десанта и других боевых действий. Считалось, что «москитный флот» в прибрежных районах способен противостоять броненосному флоту противника и может лишить его господства на море. Со временем жизнь опровергла эту теорию, но вновь создававшийся чуть ли не с нуля РККФ эту идею попытался воплотить в жизнь.
Лодки делали из лёгкого, но дефицитного дюралюминия. Стенки – тончайшие, поэтому даже обычный пулемёт представлял для ТКА серьёзную опасность. Но катер и не должен был вести затяжной бой. Он предназначался для неожиданной атаки двумя торпедами, после которой предстояло отходить, отстреливаясь из пулемёта. Ставка делалась на скорость. Максимальную скорость в 51 узел катер поддерживал в течение 15 минут, 47 узлов – в течение часа, 36 узлов – в течение семи часов с небольшим.
Вместо торпед, на борт можно было взять десант численностью 20–22 человека, а с перегрузкой – до 50. Но только в кормовую часть, именно вместо торпед. На выгнутой палубе людям удержаться было невозможно.
Пулемёт (или два пулемёта) калибром 7,62 мм имел круговой обстрел, но был малоэффективен для поражения морских целей, а максимальное возвышение на 60 градусов делало катера бессильными в борьбе с врагом в воздухе.
Четыре такие лодки прошли испытание войной в Испании, и жизнь показала малую эффективность торпедных катеров. Таким образом, торпедные катера были довольно ограничены в своих возможностях.
Командиром отряда торпедных катеров, расположенного в начале войны в Лиепае, был Сергей Александрович Осипов, в будущем Герой Советского Союза (1942) и контр-адмирал.
Сергей Александрович родился 31 декабря 1912 года в Риге в семье рабочего. В Харькове окончил 7 классов и школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). Работал слесарем на заводе «Серп и молот». С 1931 года – в рядах РККФ. После окончания в 1936 году Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе был назначен штурманом 3-го дивизиона бригады торпедных катеров Балтийского флота. В 1937 году находился в Испании.
Боевой опыт новой войны, а не войны гражданской, дорогого стоил, поэтому по возвращении Осипов стал командиром 3-го отряда 3-го дивизиона бригады торпедных катеров Балтийского флота. В этой должности участвовал в Советско-финляндской войне. Таким образом, к 22 июня он мог считаться одним из тех немногих командиров, которые имели за плечами определённый боевой опыт новой войны, а не Гражданской.
Согласно письму Героя Советского Союза Василия Марковича Жильцова от 29 октября 1974 года отряд торпедных катеров делился на два звена: первым звеном командовал Иван Сергеевич Иванов (Герой Советского Союза, погиб в 1944 году), вторым – сам В. М. Жильцов. Он отмечал, что к эвакуации из Лиепаи в первое звено входили два торпедных катера, во второе – три.
Почему на начало войны в Лиепае было пять катеров, а не шесть, выгруженных в порту в 1939 году, ещё предстоит выяснить. Александр Алексеевич Чернышев в книге «Балтийский флот в битве за Ленинград» писал, что в состав Либавской ВМБ входил отряд торпедных катеров в пять единиц, но уже через страницу – «отряд торпедных катеров (6 единиц)». По законам логики, если бы в отряде изначально было пять катеров, после 47-го должен был бы числиться 57-й, а не 67-й. То есть в каждом звене было бы по три катера. Но, как уже сказано, этот вопрос ещё предстоит прояснить.
Нет никаких данных о степени участия катеров в обороне города. База находилась в непростом положении, когда один полученный приказ противоречил другому. 23 июня командир ЛибВМБ получил приказ отходить с базы в случае отхода Красной армии, 25-го – город не сдавать, наконец, 26-го – немедленно отходить.
После того, как было принято решение об оставлении Лиепаи и прорыве из окружённого города, ночью с 26 на 27 июня командующий Балтийским флотом В. Ф. Трибуц приказал командиру Прибалтийской ВМБ контр-адмиралу П. А. Трайнину отдать приказ Либавской ВМФ на имевшихся торпедных катерах оставить Лиепаю.[8]
В 2:30 были взорваны расстрелявшие свой боевой запад береговые артиллерии, а в три часа начался прорыв защитников Лиепаи на суше.
Согласно послевоенным воспоминаниям командира звена отряда торпедных катеров В. М. Жильцова[9] ночью 27 июня торпедные катера № 17, 47 и 67 под командованием капитан-лейтенанта С. А. Осипова вышли из Лиепаи. С. А. Осипов писал, что он эвакуировал штаб ВМБ вместе с документами на трёх катерах именно с этими номерами.[10] В. И. Савченко писал, что первые катера вышли в 3 часа 30 минут.[11]
На их борту находилась оперативная группа штаба Лиепайской военно-морской базы во главе с командиром базы М. С. Клевенским, «имея задачу перебраться в Вентспилс, организовать там командный пункт и установить связь с командованием дивизии».[12] Кроме того, как теперь уже известно, на борту одного из этих катеров находился командир эсминца «Ленин» капитан-лейтенант Юрий Афанасьев, арестованный за якобы несанкционированный подрыв своего корабля.
Почему раздробили звено В. М. Жильцова? Если нужно было отправить три катера, логичнее было бы отправить его звено, состоявшее из трёх катеров, но вместо этого, по воспоминаниям В. М. Жильцова, ему пришлось один катер из своего звена передать командиру другого звена И. С. Иванову. В итоге конвоировать транспорт с ранеными оставались два катера: № 27, командиром которого был Сафронов, и № 37, которым, помимо общего руководства небольшим звеном, состоящим теперь из двух катеров, командовал сам Жильцов.[13]
Тем не менее в исторической литературе имеются разночтения по поводу того, в какой очерёдности торпедные катера покидали Лиепаю.
Согласно Александру Алексеевичу Чернышеву Клевенский со штабом покинул Лиепаю на двух катерах, а транспорт с ранеными сопровождали три катера.[14]
Согласно Борису Соломонову и Константину Кулагину три советских катера, эвакуировавших штаб ВМБ, шли вместе.[15]
В. И. Савченко в книге «Семь огненный дней Лиепаи» писал о том, что Клевенский уходил на трёх катерах, №№ 17, 47 и 67, причём сам Клевенский и начальник штаба базы капитан 3-го ранга М. Т. Радкевич находились на катере № 67, которым командовал старший лейтенант И. С. Иванов.[16]
Современный исследователь Мирослав Эдуардович Морозов, отталкиваясь от изученных им архивных материалов, считает, что «первыми ушли ТКА-67 (Клевенский на борту) и ТКА-47. ТКА-17 с НШ Либавской ВМБ капитаном 3 р. Радкевичем был оставлен Клевенским в Либаве для организации эвакуации, но фактически ушёл спустя примерно полчаса после ТКА-67».
Что в сумме? Самое главное расхождение – в данных В. И. Савченко и М. Э. Морозова о том, где находился начальник штаба базы М. Т. Радкевич.
А остальные версии вполне могут быть просто разными штрихами общей картины, которая предстаёт тогда в следующем виде. Впрочем, нижеприведённая реконструкция является, скорее, весьма и весьма зыбкой гипотезой. Итак, похоже на то, что Клевенский покинул Лиепаю на двух катерах, оставив начальника штаба базы для общего руководства конвоированием транспорта с ранеными. Это хоть как-то объясняет, почему из подчинения Жильцова был изъят один катер. Катер № 17-й, на котором, по словам М. Э. Морозова, находился НШ Либавской ВМБ Радкевич, исходя из общей очерёдности номеров, входил в звено Жильцова. Возможно, что Клевенский и не планировал «разлучать» звено Жильцова, оставляя после себя три катера. Однако сам В. М. Жильцов достоверно мог знать только о действиях двух катеров, оставшихся под его командой, и действия Радкевича вполне мог считать изначальным планом. При этом С. А. Осипов вполне логично мог считать все три катера, эвакуировавшие штаб базы, находящимися в своём непосредственном подчинении, а мог просто не акцентировать внимание в послевоенном письме к школьникам-краеведам на действиях начальника штаба. Характерно, что в беседе с писателем С. С. Смирновым С. А. Осипов, к тому времени контр-адмирал, рассказывая о том, как вскоре после оставления Лиепаи принял бой с немецкими катерами, описывает действия двух своих шедших вместе катеров, а третий выпадает из воспоминаний: «….после выхода из Либавы на нас напали шесть немецких катеров, оторвали от меня катер № 47, и угнаться за ним я не мог».
Данное боевое столкновение прорывавшихся из Лиепаи советских катеров с немецкими кораблями имели место у Ужавы близ Вентспилса.
В. И. Савченко, имея в виду три советских торпедных катера, эвакуировавших штаб, писал, что «в районе маяка Ужава эти корабли были атакованы четырьмя торпедными катерами противника». [17]
Борис Соломонов и Константин Кулагин также говорят о столкновении трёх советских ТКА с четырьмя германскими торпедными катерами из состава 3-й флотилии.[18]
Жанна (Жаннетта) Фёдоровна Попова, много лет посвятившая изучению обороны Лиепаи, со ссылкой на отчёт командования ЛибВМБ что «в 3. 30 два торпедных катера № 47 и № 17 под командованием командира отряда торпедных номеров капитан-лейтенанта Осипова, имея на борту оперативную группу штаба и командира ВМБ» вышли в разведку в район Бернаты, затем повернули на север вдоль побережья к Вентспилсу, и в районе Ужавы встретившись с шестью торпедными катерами противника, вступили в бой. [19] Следует иметь в виду, что населённый пункт Бернаты расположен к югу от Лиепаи, в то время как общий курс был взят на Вентспилс, расположенный к северу. Разведка в сторону Бернаты не только увеличивала пребывание катеров в море при ограниченных запасах горючего, но и ничего не давала с практической точки зрения, если учесть, что официально штаб ВМБ эвакуировался из Лиепаи в Вентспилс. Источник информации об этом заезде к югу Жанна Фёдоровна не назвала, но представляется, что это было некоторым преувеличением командования базы, вероятно, желавшего создать более выгодное впечатление о своих действиях.
В беседе с писателем С. С. Смирновым контр-адмирал С. А. Осипов был более откровенен, чем в письме к школьной учительнице Удрине, собиравшей вместе с учащимися материалы об обороне Лиепаи. Описывая столкновение с немецкими катерами и то, что от оторвался от катера № 47, за которым не мог угнаться, далее он сообщал: «Клевенский начал трусливо кричать: „Давай, давай быстрей вперёд!” А немецкие катера вели уже довольно сильный огонь. Полного хода мы дать не могли – катер был перегружен. Клевенский приказал выбросить торпеды. В результате катер прибавил несколько узлов хода. Мы оторвались от немецких катеров, которые давали не более 36 узлов, а у нас скорость стала около 50 узлов. Мы хотели направиться в Виндаву (Вентспилс), а Клевенский требовал: „Нет, давай прямо”. Ну, мы и пошли прямо. В Ирбенском проливе нас обстрелял немецкий эсминец…
По приказанию Клевенского я пошёл в Ригу. Не дойдя 12-15 миль, кончился бензин, катер остановился. С берега нас заметили рыбаки и прислали моторку. Клевенский спрыгнул в шлюпку и приказал: „Отправляюсь в Ригу, пришлю вам катер с бензином”. Ждали обещанного до вечера. Проголодались, замёрзли. Попросили у рыбаков шлюпку, съездили на берег. Взяли продуктов, развели костёр. Рыбаки предупредили, что катерников собираются арестовать айзсарги. Подошли три рыбацкие моторки и отбуксировали торпедный катер в Ригу. Там мы узнали, что Клевенский ушёл с эскадрой, а бензин мы достали у лётчиков…»[20]
По понятным причинам тот же ход событий у В. И. Савченко, не без труда издавшего свою книгу в 1985 году, причём не с первого раза, этот эпизод выглядит более мягко: «…катер № 67 под командой ст. лейтенанта И. С. Иванова, на борту которого находились командир базы М. С. Клевенский и начальник штаба базы капитан 3-го ранга М. Т. Радкевич, без потерь добрался до Рижского залива. На подходе к Риге запас топлива был израсходован и катер стал на якорь у рыбацкого поселка Мерсрагс (примерно 50 км от Риги). М. С. Клевенский с офицерами штаба сошли на берег и направились в Ригу. При помощи латышских рыбаков катер был отбуксирован в Прибалтийскую военно-морскую базу (в Ригу). Пополнив запас топлива, катер № 67 ушел в Пярну, где соединился с другими катерами».[21]
Командир катера № 47, согласно Борису Соломонову и Константину Кулагину, при столкновении с немецкими катерами получил приказ отвлечь противника на себя, что он и сделал. Два катера оторвались от преследования, а 47-й получил много попаданий и потерял ход. Немецкие катера, увлечённые преследованием остальной добычи, удалились, что позволило советским морякам соорудить самодельный плот, на котором они достигли берега, но были взяты в плен. Брошенный катер спустя некоторое время был обнаружен и захвачен немцами и использовался ими, получив временно неофициальное имя ANTON. [22]
Со ссылкой на фонд С. С. Смирнова, собиравшего воспоминания защитников Лиепаи, В. И. Савченко про катер № 47 писал: «Командир 47-го катера старшина первой статьи Ф. Зюзин получил приказ отвлечь гитлеровцев в море. Используя скорость, искусно маневрируя, „47-й” вступил в бой с врагом. Противники сближались и обстреливали друг друга из пулемётов и пушек. Бой длился более часа. Замолчало орудие на одном из катеров противника, потерял ход другой. Гитлеровцы прекратили бой и ушли в море, но положение советского катера было тяжелым: в корпусе оказалось несколько пробоин, был разбит компас, израсходовано горючее. Двое суток экипаж катера – Ф. Зюзин, В. Доронин, А. Палкин, Ф. Пухлов, В. Ехданов – и три офицера штаба базы дрейфовали в открытом море. На беззащитное судно напал вражеский истребитель, который пробил его пулеметными очередями. Началась трудная борьба с водой. Моряки соорудили из бензобаков плоты и утром 1 июля пристали к берегу в районе Вентспилса. Там уже рыскали айзсарги, которые схватили обессилевших моряков и передали их гитлеровцам».[23]
Эпизод про заклинившее орудие противника – не преувеличение. На интернет-форуме «Цусима» М. Э. Морозов привёл боевой журнал немецких катеров, в котором описано их столкновение с советскими ТКА. Упомянутый далее Бакофен, а точнее, Бакгофен (Backofen), – это район маяка Ужава, расположенного. на подступах к Вентспилсу, если двигаться со стороны Лиепаи.
«03.25 кв. 6727 у Бакофена
Впереди два русских ТКА. Приказ по УКВ: строй наружного уступа для артиллерийского боя, Антон Карл! Передовой из двух катеров уходит на запад, позже – на СЗ. Другой делает разворот и тоже уходит. Наш огонь ложится хорошо и по скорострельности вчетверо превосходит „помпомы” (2-см). Противник, однако, добился многочисленных осколочных попаданий по S.35 (5 легкораненых). Все автоматы, кроме S.31, работали хорошо. S.31 имел два разрыва снарядов в стволе, хотя уже и после 200 выстрелов.
3.40 Противник скрылся из виду. Флотилия собирается вместе и продолжает идти домой.
3.46 На S.59 ломается машина. Далее ход 15 уз.
4.25 кв. 6754 у Штайнорта
Одинокий русский ТКА впереди. Три боеготовых катера немедленно бросаются в погоню. Противник, однако, прорывается на запад, затем – на СЗ. Он дает примерно 42 уз».
Остаётся гадать, был ли это ТКА № 17, или вышедший из Лиепаи ещё позже катер В. Жильцова.
«Катер № 17 благополучно прорвался в Пярну, а оттуда ушёл в главную базу Краснознамённого Балтийского флота – Таллин», – писал В. И. Савченко.[24] По всему выходит, что среди других моряков на нём находился командир эсминца «Ленин» капитан-лейтенант Афанасьев, которому предстояло стать козлом отпущения за уничтоженные 23 июня находившиеся в ремонте корабли.
Как отмечал контр-адмирал С. А. Осипов в беседе с писателем С. С. Смирновым, «Клевенского и Афанасьева я потом встретил в Хаапсалу. Афанасьев сказал мне, что его, наверное, расстреляют за то, что взорвал эсминец.
– Так тебе и надо! – сказал я. – Надо было получить письменный приказ.
– Конечно, – ответил он. – Я тогда не додумался, а сейчас ничем не могу доказать.
После этого Афанасьева я больше не видел».[25]
Что же происходило с двумя торпедными катерами, оставшимися в Лиепае для конвоирования транспорта (-ов) с ранеными?
Как вспоминал В. М. Жильцов, оставаясь в Лиепае с двумя катерами, он получил от С. А. Осипова приказ ждать на выходе из гавани два транспорта и взять под охрану во время следования из города.[26]
Эвакуацию из Лиепаи В. М. Жильцов излагает довольно бегло, без подробностей. Используя современный сленг, можно сказать, что Герой Советского Союза гвардии капитан 3 ранга постарался быть политически корректным. Зато его бывший боцман торпедного катера № 37 М. В. Алексеев, после войны живший в Ленинграде, в письме от 12 августа 1973 года излагал события более подробно. По статусу он считался заместителем командира катера и при необходимости должен был взять команду на себя, так что на момент эвакуации из Лиепаи обладал определённым пониманием поставленных задач.
Он писал: «27-го или 28-го июня 1941 года нам, торпедным катерам №№ 27 и 37, был дан приказ командира базы гор. Либава капитана 1-го ранга Тройнина пройти в Зимнюю гавань и дать приказ капитану транспорта, чтобы он немедленно снимался со швартовых и следовал за нами».[27]
Здесь, в самом начале воспоминаний, необходимо сделать некоторые пояснения. Павел Алексеевич Трайнин (правильно через «а», а не через «о», как записал В. М. Алексеев) действительно был командиром ЛибВМБ, но незадолго до начала войны в мае месяце, в связи с глобальным изменением устройства советских военно-морских баз на Балтийском море, был переведён в Ригу командиром Рижской ВМБ КБФ в звании контр-адмирала, а командиром ЛибВМБ на начало войны был Клевенский, незадолго перед войной ставший капитаном 1 ранга.
Очевидно, эти перестановки остались незамеченными для многих военнослужащих Либавской ВМБ. Следует сказать, что такие случаи, когда начальником называли недавно переведённого на новое место старого командира, а не того, кто пришёл на его место, в мемуарах участников обороны Лиепаи не единичны. Разумеется, это касается не командиров, которым авторы воспоминаний подчинялись непосредственно, а начальников, находившихся, что называется, на несколько ступенек выше.
Возможно также и другое. Накануне войны было принято решение о том, что Либавская ВМБ будет расформирована и перебазирована под Ригу в Усть-Двинск, поэтому в Усть-Двинске уже была сформирована новая база. При этом ликвидировать Либавскую базу в одночасье было невозможно, на это должно было уйти некоторое время. Мог ли в сложившейся ситуации Трайнин напрямую отдавать распоряжения В. М. Жильцову?
Так или иначе, но далее М. В. Алексеев вспоминал следующее:
«Транспорт этот уже должен был закончить погрузку раненых и эвакуированных гражданского населения. Мы пошли, мой катер № 37 вошёл в гавань, а 27 остался при входе в гавань нас охранять. Мы прошли все транспорты, которые там стояли, они были без паров и команд, а того транспорта мы не нашли. Нам пришлось вернуться к своим катерам и доложить, что в Зимней гавани никакого транспорта нет. Конечно, ком. базы на нас накричал и обещал отдать под суд за невыполнение приказа, и тут же отдаёт вторично приказ идти в гавань. Мы пошли, и всё повторилось сначала. Подходили к каждому транспорту и кричали в рупор, но никакого ответа не было. И вот в глубине гавани в сумерках перед рассветом мы увидели на одном из транспортов мигание фонарём. Мы с командиром приняли как сигнал и стали подходить к нему. Хотели пришвартоваться, вдруг раздалась автоматная очередь по катеру, пули случайно не задели никого, просвистели мимо нас. Мы сразу дали ход и отошли от него, я сел за пулемёт, и стали наблюдать. Мы видели перебежку, а кто это был? Не знаем!
Продолжая наблюдение, мы видели, как к нам бегут по пирсу 2 человека, а мы стояли недалеко от пирса. Мы приготовились их встретить пулемётной очередью, но я не стрелял – ждал. И вот они стали кричать в нашу сторону: „Не стреляйте, мы – свои”. Мы, конечно, поверили им, подошли к пирсу, но с мушки их не спускали. Послали в разведку радиста Разумнова, и оказалось – действительно, наши, солдаты-подрывники. Они нам сообщили, что здесь уже немцы, а никакого транспорта нет. Мы с командиром Жильцовым посовещались и решили идти обратно к своим катерам, доложить всё, как оно есть. А уже начался рассвет. Идём, и что же видим? Выходит, наш транспорт, который мы искали в Зимней гавани, а он был в Минной гавани. Мы запросили по семафору капитана, он нам ответил: „Я вас ждал в Минной гавани”. Но на разговор времени не было, стали выходить из аванпорта в открытое море по направлению в Виндаву.
В это время наши катера №№ 17, 47, 67 ушли в Ригу, а мы – два катера 37 и 27 – стали прикрывать дымзавесой от береговой артиллерии наш транспорт, которая била по нему».
Сейчас, конечно, уже нельзя уточнить, что имел в виду в последней фразе М. В. Алексеев. Можно предположить, что своя собственная советская береговая артиллерия не была предупреждена о выходе транспорта и начала бить по своим. Последнее в эти дни не было редкостью. Минные катера были обстреляны Виндавской (Вентспилсской) береговой артиллерией при прохождении мимо неё.
Однако, как представляется, это речь всё же идёт о немецкой артиллерии. И тогда это свидетельство – ещё один аргумент, подтверждающий, что судно «Виениба» было потоплено не авиацией, а артиллерийским обстрелом с берега. Подробнее об этом – в отдельном рассказе, посвящённом трагической судьбе судна «Виениба», перевозившего раненых.
В изложении В. М. Жильцова, не упоминавшего о суматохе на пирсе и о поиске транспорта, который он должен был конвоировать, последующие события развивались следующим образом.[28]
Первым из военной гавани вышел транспорт «Виениба», взявший курс на запад. Произошло это около четырёх утра. Как вспоминал один из немногих спасшихся с «Виенибы» Михаил Николаевич Старожук (сержант 94 ЛАП, после войны – полковник), около полуночи раненых, которые могли передвигаться самостоятельно, построили и отправили в порт. «Нас поместили, – пишет он, – на торговый (грузовой) корабль (которого названия я не знаю), и на рассвете была дана команда развести мосты, и наш корабль двинул в путь примерно в 3.45 или часа в 4.00».[29]
Таким образом, с момента, когда Лиепаю покинули три первых торпедных катера, прошло не более получаса.
Сафронов, командовавший катером № 27, получил от В. М. Жильцова приказ взять «Виенибу» под охрану. Сам В. М. Жильцов остался ждать второй транспорт, но при выходе «Виенибы» из гавани получил с неё сообщение о том, что второй транспорт потоплен фашистской артиллерией в порту. Судя по разрозненным воспоминаниям выживших в годы войны раненых из Лиепаи, первоначально действительно предполагалось, что погрузка будет произведена на два транспорта, но в воспоминаниях смутно говорится о том, что по какой-то причине второй пароход то ли не подошёл к условленному причалу, то ли раненым и медперсоналу причал был указан неправильно, но в итоге погрузка всех раненых была произведена на пароход «Виениба».
Жанна (Жаннетта) Попова отмечала, что второе судно, предназначенное для эвакуации раненых, не было загружено, «так как на нём кем-то может быть диверсия или снарядом была зажжена выпущенная из баков нефть. От горящей нефти, пылавшей по всему каналу, начал гореть и тонуть транспорт, предназначенный для эвакуации раненых».[30]
Таким образом, отпадала задача по его конвоированию. Дальнейшее сам В. М. Жильцов описывал так: «Я имел приказ от Осипова разыскать зама по политической части, который занимался эвакуацией. Я обошёл все причалы и пошёл по берегу от порта Либава, но зама нигде не нашли».
Возможно, замом по политической части для В. М. Жильцова в июне 1941 года был военный комиссар, начальник отдела политической пропаганды Либавской военно-морской базы КБФ полковой комиссар Павел Иванович Поручиков. Согласно различным воспоминаниям он был связан с отправкой раненых. Однако, когда немецкие передовые отряды прорвались к судоремонтному заводу «Тосмаре», расположенному в непосредственной близости от военного канала, у причала которого ещё происходила погрузка раненых, полковой комиссар собрал группу краснофлотцев штабной команды, экипажей катеров и кораблей и вместе с ними участвовал в ликвидации прорыва. В этом бою П. И. Поручиков был ранен.
Полкового комиссара П. И. Поручикова видели затем в рядах наступавших моряков во время прорыва на шкедском направлении. По отзывам очевидцев, здесь он и погиб. Числится пропавшим без вести.
Известно также, что «26 июня был отдан приказ заместителю начальника отдела пропаганды батальонному комиссару Дьяченко вывести всех раненых из госпиталя и погрузить их на два транспорта».[31]
Ожидая второй транспорт или ответственное лицо, которое разъяснило бы его отсутствие, В. М. Жильцов видел, как «Виениба» отошла от берега на 6-7 миль, в небе над транспортом появились два немецких истребителя, которые «сделали несколько залётов над транспортом и над катером Сафронова. С катера Сафронова поступил сигнал бедствия». Небольшие торпедные катера для координации действий во время молниеносной атаки все был оснащены рациями, а один из шести членов экипажа выполнял обязанности радиста. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, находясь на расстоянии в шесть-семь миль от повреждённого ТК № 27, В. М. Жильцов получил сигнал бедствия.
«Виениба» же не могла даже сигнал бедствия послать, так как на ней, по документам весны 1941-го года, радио не было.
Катер № 37 В. М. Жильцова подошёл к ТК № 27 и снял его личный состав. Далее В. М. Жильцов пишет: «Самолёты-истребители сделали несколько заходов над моим катером. Погрозили кулаком, улетели на восток. Мне ясно стало, почему они не обстреляли мой катер. У них на самолётах-истребителях нет больше боезапаса (патронов). Этим мой катер остался в полной сохранности».
В. М. Жильцов рассказывал в письме, что он «подошёл к транспорту „Виениба”. Транспорт погружался в воду. По транспорту фашистская артиллерия вела обстрел. Оказать какую-нибудь помощь по спасению людей не было никакой возможности. Я взял курс на запад». Хотя это находится за пределами основного повествования, нельзя не отметить в рассказе Василия Марковича Жильцова упоминания об артиллерийском обстреле «Виенибы». Следует отметить, что в последнее время, после публикации монографии С. Булдыгина гибель парохода с ранеными объясняется именно артиллерийским обстрелом с берега, а не действиями авиации противника.[32]
Боцман М. В. Алексеев выход катера № 37 из лиепайской гавани описывал так: «Когда мы стали уходить в глубь моря от берега, на нас налетели 2 самолёта мессершмитта. Завязался с ними бой. Но бой был неравный, катер 27-й сразу же получил много пробоин, стал тонуть. Были раненые. Мы еще вели бой с самолётами, но лётчики увидели транспорт и набросились на него, и с двух бортов стали обстреливать транспорт. На транспорте были видны хорошо красные санитарные кресты, но, несмотря на это, они его расстреливали в упор. Убитые и раненые падали за борт, так что зрелище было плохое и трагичное.
А мы в это время подошли к своему катеру, который тонул, и подобрали людей, и стали отходить в море, потому что мы заметили 6 торпедных катеров немцев. Они шли из Виндавы прямо на нас. Мы вступили с ними в бой, и с первой очереди я подбил головной катер. Немцы растерялись, стали расходиться, но увидели транспорт и пошли на него в атаку, а 5-й стал преследовать нас, потому что мы перестали отвечать на его огонь, они, видимо, подумали, что убили пулемётчика, а у меня просто заело пулемёт, и нас атаковали. Подошли очень близко, я в это время исправил пулемёт и открыл огонь с очень выгодной дистанции, и, конечно, катер тоже остановился и задымил.
Мы ушли в Таллин, а потом на Эзель и оттуда громили корабли противника…»[33]
В. М. Жильцов в свойственной ему более сдержанной манере последний этап перехода из Лиепаи вспоминал в следующих словах: «В районе Виндавы встретился с немецкими торпедными катерами. Катера открыли артогонь и пулемётный. Мой катер перегружен личным составом по спасении».
Чтобы повысить скорость катера и оторваться от немцев, Жильцов решил выбросить торпеды. Затем «я пошёл прямо на торпедные катера противника, в лобовую, на прорыв, – писал он, – этим я выиграл бой в свою пользу. Прорвался между катеров противника и благополучно вошёл в Ирбенский пролив. В Ирбенском проливе встретился с нашими миноносцами под командованием адмирала Дрозд, поступил в его распоряжение».[34]
На этом завершается рассказ о действия торпедных катеров во время эвакуации Лиепаи, и начинается новое повествование.
В качестве же постскриптума следующая скупая статистика: из более чем 70 человек, находившихся на начало войны на лиепайских торпедных катерах, через всю войну прошли лишь семеро. Троим из них присвоено звание Героя Советского Союза.
Один из них – С. А. Осипов – одним из последних на торпедном катере оставил Лиепаю и одним из первых в мае 1945 году вернулся в город с победой.[35]
[1] В. И. Савченко. Семь огненных дней Лиепаи. – Рига: Зинатне, 1985.
[2] В июне сорок первого. Страницы героической обороны Лиепаи. – Рига: Авотс, 1986.
[3] П. В. Петров. Краснознаменный Балтийский флот накануне Великой Отечественной войны: 1935 – весна 1941 гг. – СПб.: Университет Дмитрия Пожарского, 2015.
[4] П. В. Петров. Краснознаменный Балтийский флот накануне Великой Отечественной войны: 1935 – весна 1941 гг. – СПб.: Университет Дмитрия Пожарского, 2015.
[5] С. Б. Булдыгин. Моонзунд 1941. «Русский солдат сражается упорно и храбро…» – М.: Яуза: Эксмо, 2013, с. 82.
[6] А. А. Чернышев. Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941 г. – М: Вече, 2014, с. 69.
[7] П. В. Петров. Балтийский флот. Финляндский гамбит. Приложение № 4 – Состав надводных сил КБФ в период советско-финляндской войны 1939 – 1940 гг.
[8] В. И. Савченко. Человек трудной судьбы. // Горизонт, 1983, № 7, с. 20–23.
В. И. Савченко. Человек трудной судьбы. // В июне сорок первого. Страницы героической обороны Лиепаи.
[9] Письмо В. М. Жильцова от 29 октября 1974 года.
[10] Письмо С. А. Осипова, не датировано, получено в Лиепае 26 июля 1973 года.
[11] В. И. Савченко. Семь огненных дней Лиепаи. – Рига: Зинатне, 1985, с. 196.
[12] Там же.
[13] Письмо В. М. Жильцова от 29 октября 1974 года.
[14] А. А. Чернышев. Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941 г. – М: Вече, 2014, с. 77.
[15] Б. Соломонов, К. Кулагин. Торпедные катера серии Г-5. Armada, вып. № 19, 2001, с. 33
[16] Там же, с. 196–198.
[17] В. И. Савченко. Семь огненных дней Лиепаи. – Рига: Зинатне, 1985, с. 196.
[18] Б. Соломонов, К. Кулагин. Торпедные катера серии Г-5. Armada, вып. № 19, 2001, с. 33.
[19] Ж. Попова. О чём поведали архивы. // Коммунист, 3 июля 1986 года.
[20] Г. Поляков. Гибель эсминца и судьба его капитана. – http://www.nashapobeda.lv/1712.html со ссылкой на статью капитана 1-го ранга в отставке Г. Полякова, напечатанную в латвийской газете «Советская молодёжь» в 80-е годы прошлого века.
[21] В. И. Савченко. Семь огненных дней Лиепаи. – Рига: Зинатне, 1985, с. 197–198.
[22] Б. Соломонов, К. Кулагин. Торпедные катера серии Г-5. Armada, вып. № 19, 2001, с. 33.
[23] В. И. Савченко. Семь огненных дней Лиепаи. – Рига: Зинатне, 1985, с.196–197.
[24] Там же, с. 197.
[25] В. Звягинцев. Трибунал для флагманов. – М., 2007., с. 348–370.
[26] Письмо В. М. Жильцова от 29 октября 1974 года.
[27] Письмо М. В. Алексеева от 12 августа 1973 года.
[28] Далее по письму В. М. Жильцова от 29 октября 1974 года.
[29] Письмо М. Н. Старожук от 23 декабря 1973 года.
[30] Ж. Попова. О чём поведали архивы. // Коммунист, 3 июля 1986 года.
[31] Там же.
[32] С. Б. Булдыгин. Оборона Лиепаи. – СПб.: Гангут, 2012.
[33] Письмо М. В. Алексеева от 12 августа 1973 года.
[34] Письмо В. М. Жильцова от 29 октября 1974 года.
[35] Коммунист, 1966, 2 апреля.
